09.02.2012 в 03:37
Пишет michi-san:Название: Бездонная мерзость
Автор: michi-san
Жанр: драма
Рейтинг: G
Пейринг: Камбербэтч/Хиддлстон
Дисклеймер: не был, не участвовал, не употреблял, не привлекался.
читать дальшеЕсли бы Бенедикта спросили. Если бы поинтересовались: эй, старина Бенедикт, скажи-ка. Если бы только.
Он бы крепко задумался, наклонил бы голову, прижал к губам пальцы - он часто теперь это делает, въелось. Потом он бы поднял глаза и улыбнулся - криво, неумело, странно и немного страшно. И пожал плечами.
Начинается все с кофе, то есть, конечно, немного раньше, но для Тома - именно с кофе.
- Слишком сладко.
Том выливает кофе на землю, и брызги попадают на его туфли, но он морщится не из-за этого. Просто Бенедикт отдает ему свой картонный стаканчик, и это глупо, однако у Бенедикта отличный кофе, знаете, совсем без сахара.
- Спасибо.
Да, именно с кофе.
- Ты капризен, - у Бенедикта улыбка - и не улыбка вовсе, гримаса, хоть и дружелюбная.
- Голливуд портит людей, - Том улыбается ангельски, от кофе горит кончик языка, Тому не хочется обсуждать свои маленькие пороки.
Бенедикт смеется - и у него красивый смех, понимаете, компенсация за маленькие глаза и слабый подбородок.
- Тебе так Брана сказал?
Том выливает кофе на землю, и брызги летят во все стороны, оседают на светлых брюках.
- Глупая шутка, мистер Кам-бер-бэтч.
Они оба знают, что совсем нет, но смеется только один.
И на этом можно закончить, ведь их связывает один съемочный день, больше ничего, ничего нет, но Том пишет ему спустя несколько недель, когда становится скучно: "Позволь вернуть долг".
"Шутку или кофе?"
"И то и другое".
L'esprit d'escalier, вот что это.
Бенедикт курит третью сигарету, он сбрасывает пепел в пустую чашку, он смотрит на Тома снизу вверх - а кажется, что сверху, свысока.
- Я еще не встречал таких маленьких злых людей.
- Скучная у тебя была жизнь.
Маленький злой человек Том задергивает шторы и застывает у окна, вцепившись пальцами в дешевую тяжелую ткань. Он не поворачивает голову, чтобы спросить:
- Ты часто влюбляешься?
- Я имею слабость к красоте.
- Значит, не так уж и?
- Постоянно.
Том не может придумать шутку и садится рядом, на пол, вытянув ноги.
Молчание - незначительное, пустое - тяготит. Том катает слова во рту, глотает их вместе с вязкой слюной и ищет повод выгнать Бенедикта из номера.
- Но ты не красивый, - продолжает Бенедикт, хотя Тому это не нужно. - Ты мерзкий. Бездонно мерзкий мальчик.
Замечательный повод.
Том вдыхает - пыльно, горничная не уделяет должного внимания полу под нелепой софой на гнутых ножках - и выдыхает Бенедикту прямо в рот, в прекрасную верхнюю губу.
Если бы хватило сил возмутиться.
Тому нравится его шея. Нравятся локти. Цвет глаз.
- Ты ребенок фей, скажи?
Бенедикт с удовольствием смеется, он комкает салфетку и бросает ее на стол. Обрывает смех резко и неожиданно.
- Да. Конечно.
Том почему-то верит, хотя какая глупость. Дети фей - они не должны быть красивыми, вот во что все упирается. Они, наверное, даже уродливы в какой-то степени, восхитительно уродливы.
- Я боюсь тебя.
Говорят, дети фей питаются человеческими сердцами, и Тому кажется, что его сердце уже лежит перед Бенедиктом, еще бьющееся, живое сердце.
- На самом деле фей не интересуют мелкие божки.
Сердце перестает биться, и Бенедикт аккуратно отрезает маленький, совсем маленький кусочек.
- Но для тебя я сделал исключение.
Кровь заливает всю тарелку, а потом Том моргает, часто-часто моргает и тянется к Бенедикту - вытереть каплю соуса с отвратительной клетчатой рубашки.
- И какой я божок?
Бенедикт растерянно приподнимает брови, а потом подзывает официанта, неизящно уходя от ответа.
Если бы они просто занимались сексом, все было бы гораздо проще. В миллион и еще немного раз.
Если бы они вообще занимались сексом.
Или если бы они читали Альбера Камю.
Бенедикт говорит:
- Боюсь утонуть.
Том смеется, но ему обидно, чертовски обидно, что он - бездонно мерзкий мальчик.
Не подумайте ничего плохого, они все-таки не монахи и не импотенты, хотя так было бы тоже проще, безусловно. Просто Том не может назвать это - сексом. И не хочет - чем-то другим.
Поэтому оно остается без названия, без определения, оно не вцепляется в память.
Так лучше. Когда они разойдутся, даже не о чем будет пожалеть.
Скорее бы.
Том пробует кофе - слишком сладкий, но он все равно пьет. Пьет сладкий, будто сироп, кофе и смотрит в стену в мелкий синий цветочек.
- Давай не будем прятаться по гостиницам.
Бенедикт пахнет зубной пастой и ходит очень громко, потому что полы в этом номере скрипят.
- Я тоже об этом думал.
Это, конечно, не предложение, что вы. Просто им обоим надоело и они не занимаются сексом - только черт знает чем, что на секс не похоже.
- Я ведь мерзкий, почему ты вообще?
Бенедикт прижимает к губам пальцы, опускает голову - придумывает ответ.
- Не смей улыбаться сейчас, - предупреждает Том. У него после душа невыносимо вьются волосы, он похож на мокрого ирландского сеттера.
Бенедикт пожимает плечами, подходит ближе, забирает чашку.
- Слишком сладко.
- Выливай, - предлагает Том.
Брызги попадают на босые ноги.
URL записиАвтор: michi-san
Жанр: драма
Рейтинг: G
Пейринг: Камбербэтч/Хиддлстон
Дисклеймер: не был, не участвовал, не употреблял, не привлекался.
читать дальшеЕсли бы Бенедикта спросили. Если бы поинтересовались: эй, старина Бенедикт, скажи-ка. Если бы только.
Он бы крепко задумался, наклонил бы голову, прижал к губам пальцы - он часто теперь это делает, въелось. Потом он бы поднял глаза и улыбнулся - криво, неумело, странно и немного страшно. И пожал плечами.
Начинается все с кофе, то есть, конечно, немного раньше, но для Тома - именно с кофе.
- Слишком сладко.
Том выливает кофе на землю, и брызги попадают на его туфли, но он морщится не из-за этого. Просто Бенедикт отдает ему свой картонный стаканчик, и это глупо, однако у Бенедикта отличный кофе, знаете, совсем без сахара.
- Спасибо.
Да, именно с кофе.
- Ты капризен, - у Бенедикта улыбка - и не улыбка вовсе, гримаса, хоть и дружелюбная.
- Голливуд портит людей, - Том улыбается ангельски, от кофе горит кончик языка, Тому не хочется обсуждать свои маленькие пороки.
Бенедикт смеется - и у него красивый смех, понимаете, компенсация за маленькие глаза и слабый подбородок.
- Тебе так Брана сказал?
Том выливает кофе на землю, и брызги летят во все стороны, оседают на светлых брюках.
- Глупая шутка, мистер Кам-бер-бэтч.
Они оба знают, что совсем нет, но смеется только один.
И на этом можно закончить, ведь их связывает один съемочный день, больше ничего, ничего нет, но Том пишет ему спустя несколько недель, когда становится скучно: "Позволь вернуть долг".
"Шутку или кофе?"
"И то и другое".
L'esprit d'escalier, вот что это.
Бенедикт курит третью сигарету, он сбрасывает пепел в пустую чашку, он смотрит на Тома снизу вверх - а кажется, что сверху, свысока.
- Я еще не встречал таких маленьких злых людей.
- Скучная у тебя была жизнь.
Маленький злой человек Том задергивает шторы и застывает у окна, вцепившись пальцами в дешевую тяжелую ткань. Он не поворачивает голову, чтобы спросить:
- Ты часто влюбляешься?
- Я имею слабость к красоте.
- Значит, не так уж и?
- Постоянно.
Том не может придумать шутку и садится рядом, на пол, вытянув ноги.
Молчание - незначительное, пустое - тяготит. Том катает слова во рту, глотает их вместе с вязкой слюной и ищет повод выгнать Бенедикта из номера.
- Но ты не красивый, - продолжает Бенедикт, хотя Тому это не нужно. - Ты мерзкий. Бездонно мерзкий мальчик.
Замечательный повод.
Том вдыхает - пыльно, горничная не уделяет должного внимания полу под нелепой софой на гнутых ножках - и выдыхает Бенедикту прямо в рот, в прекрасную верхнюю губу.
Если бы хватило сил возмутиться.
Тому нравится его шея. Нравятся локти. Цвет глаз.
- Ты ребенок фей, скажи?
Бенедикт с удовольствием смеется, он комкает салфетку и бросает ее на стол. Обрывает смех резко и неожиданно.
- Да. Конечно.
Том почему-то верит, хотя какая глупость. Дети фей - они не должны быть красивыми, вот во что все упирается. Они, наверное, даже уродливы в какой-то степени, восхитительно уродливы.
- Я боюсь тебя.
Говорят, дети фей питаются человеческими сердцами, и Тому кажется, что его сердце уже лежит перед Бенедиктом, еще бьющееся, живое сердце.
- На самом деле фей не интересуют мелкие божки.
Сердце перестает биться, и Бенедикт аккуратно отрезает маленький, совсем маленький кусочек.
- Но для тебя я сделал исключение.
Кровь заливает всю тарелку, а потом Том моргает, часто-часто моргает и тянется к Бенедикту - вытереть каплю соуса с отвратительной клетчатой рубашки.
- И какой я божок?
Бенедикт растерянно приподнимает брови, а потом подзывает официанта, неизящно уходя от ответа.
Если бы они просто занимались сексом, все было бы гораздо проще. В миллион и еще немного раз.
Если бы они вообще занимались сексом.
Или если бы они читали Альбера Камю.
Бенедикт говорит:
- Боюсь утонуть.
Том смеется, но ему обидно, чертовски обидно, что он - бездонно мерзкий мальчик.
Не подумайте ничего плохого, они все-таки не монахи и не импотенты, хотя так было бы тоже проще, безусловно. Просто Том не может назвать это - сексом. И не хочет - чем-то другим.
Поэтому оно остается без названия, без определения, оно не вцепляется в память.
Так лучше. Когда они разойдутся, даже не о чем будет пожалеть.
Скорее бы.
Том пробует кофе - слишком сладкий, но он все равно пьет. Пьет сладкий, будто сироп, кофе и смотрит в стену в мелкий синий цветочек.
- Давай не будем прятаться по гостиницам.
Бенедикт пахнет зубной пастой и ходит очень громко, потому что полы в этом номере скрипят.
- Я тоже об этом думал.
Это, конечно, не предложение, что вы. Просто им обоим надоело и они не занимаются сексом - только черт знает чем, что на секс не похоже.
- Я ведь мерзкий, почему ты вообще?
Бенедикт прижимает к губам пальцы, опускает голову - придумывает ответ.
- Не смей улыбаться сейчас, - предупреждает Том. У него после душа невыносимо вьются волосы, он похож на мокрого ирландского сеттера.
Бенедикт пожимает плечами, подходит ближе, забирает чашку.
- Слишком сладко.
- Выливай, - предлагает Том.
Брызги попадают на босые ноги.